Юринсон Александр - Угол Отражения
Александр Юринсон
Угол отражения
- Черта с два! - взвизгнула Галочка - Галина Павловна, женщина
чуточку за тридцать; и тут же зашипела: - Но ведь не толстая! Сантиметр-то
не врет! И совсем не безобразная. Даже симпатичная. - Она помолчала
немного, взгляд затуманился. Затем, словно очнувшись, засверкала глазами,
снова взвизгнула: - Сука! - и плюнула.
На полпути до предполагаемой цели слюна наткнулась на препятствие,
сплющилась и жирной пузырчатой каплей поползла вниз. Галочка не стала ее
вытирать.
Сцена происходила перед большим зеркалом в ванной. Подобное действо
повторялось каждый день по крайней мере дважды, утром и вечером. И,
ей-богу, Галочка уже лет десять не устраивала его лишний раз по своей
воле.
Зеркало приносило одни расстройства, но не в нем было дело. Нечего,
как говорится, пенять. Однако, дело-то было и не в кривой роже! Ломкая
холодная голубоватая лента сантиметра, обвивая талию или чуть ниже - самое
широкое место (но не по груди - кому придет в голову сетовать на избыток
груди?), с бесстрастностью прибора выдавала вполне приемлемые, даже ниже
средних цифры. А в зеркале все это выглядело - ни в какие ворота.
И бог бы с ним, с зеркалом, если б живые люди этого не замечали. Но
два неоспоримых факта портили и перечеркивали всю галочкину жизнь с того
дня, как она ощутила себя женщиной, по сегодня, когда она отвернулась от
своего оплеванного отражения. А это без малого двадцать лет. Совсем без
малого.
Во-первых, немногие галочкины подруги с нескрываемым злорадством
сочувствовали ее несчастью. Особенно в этом преуспевала Светка, соседка и
бывшая одноклассница, успевшая два раза побывать замужем и скинувшая дочь
своей матери. Она жила рядом, тоже одиноко и тоже слыла в своем роде
неудачницей. Галочке она устроила визит к знахарке - объемистой старухе, с
усилием источавшей из себя загадочность. Та определила сглаз, обрубила
энергетический хвост, поставила защиту, взяла деньги и отпустила на все
четыре стороны. Естественно, ничего не изменилось: загвоздка была на
уровень выше, чем могут запрыгивать доморощенные экстрасенсы.
А во-вторых и в-главных - сама ее жизнь была разбита, незаметно,
бесшумно и без осколков, но так же безнадежно, как будто ее все предали,
все надругались и осмеяли, а потом дружно забыли, что она вообще
существует. Человек умирает, когда умирает память о нем; и если память об
иных переживает их многократно, то Галочку уже сейчас можно было приписать
к неживым. И продолжалось лишь существование физического тела, не
приносящего никому радости, а своей хозяйке - только расстройства.
И жизнь, ускользающая в никуда, требовала каких-то действий. Уже не
избавиться от этого рока, - черт с ним, пятнадцать лет, лучших лет -
прошли и никогда не вернутся; и определенно ясно, что не сделаешь ничего,
- так хоть бы самой не сойти с ума, спокойно думая, что вот твоя, Галя,
жизнь, единственная и неповторимая, в настоящий момент - в самом расцвете,
- не состоялась и НЕ СОСТОИТСЯ НИКОГДА. Страшно оказаться похороненной
заживо, но в этом случае мучения непродолжительны и исход однозначен. Но
остаться жить, лишенной счастья - приходило ли в голову какому палачу - не
воплотить, нет - только придумать такую пытку. Или казнь, ибо эта
многолетняя пытка закончится смертью, которая будет от нее избавлением.
Еще одна близкая подруга, Вероника, с которой Галочка работала
вместе, еще та змея, теперь искренне сочувствуя, советовала сходить к
психиатру. Не к психиатру, а к психотерапевту. Пр
