9d4a46fb

Югов Владимиp - Вкус Яда



Владимир ЮГОВ
ВКУС ЯДА
Иные загадки не разгадываются долго. В меня эта загадка вошла много
лет тому назад. В ту самую пору, когда в наш противотанковый дивизион
определили служить сына командира нашей дивизии. Фронтовики - тогда они
еще многие служили - встретили это его определение настороженно (будет
папочке все доносить, как убегают в самоволку, как иногда пьют). Для меня
же, салажонка, Саша Кудрявцев был открытием. Он знал напамять художников -
кто и что нарисовал, читал всего "Евгения Онегина", и когда мы шли с ним к
нему домой (жил он все-таки не в казарме), то в след за нами, в ложбинах
гор, так и висели слова каких-либо милых стихов.
Я тогда тайно писал поэму "Отечество" ("И Сталин с улыбкой выходит на
мраморный мавзолей..."). Я задыхался от счастья, что имею право слушать
Сашу Кудрявцева. Когда появился Коля Рябов, третий среди нас, я даже тайно
ревновал его - видишь, и он теперь слушает!
Коля был оригинал. Появился он у нас в дивизионе вместе с сержантом
Калинкиным - мы занимались огневой подготовкой, и вот идут двое в чапанах.
Потом я уже узнал: оба они воевали в Китае, помогали там устанавливать
коммунистический режим. Оригинальность Рябова состояла в том, что он
освоил горловое пение, мог куковать кукушкой, свистеть соловьем. И, как
еще оказалось, по ночам, когда мы спим, Коля пишет повесть какую-то. Саша
Кудрявцев и стал донимать его: о чем эта повесть?
- Где-то как "Герой нашего времени", - отшутился Коля.
Потом случилось так: мы выпили вина из погреба генерала
"Государственные запасы России 1914 г.". Языки наши развязались. Я читал
свою поэму "Отечество", Саша читал тоже поначалу стихи, потом рассказ о
том, как его выгнали из военного училища ("теперь вот с вами, а знаете,
как неудобно идти утром в дивизион: вы уже вкалываете, а я иду хамом. И
все - мамочка. Она у нас дивизией командует. Она и не хочет, чтобы я в
казарме спал").
Я помню: Коля Рябов впервые тогда сознался, что повесть, конечно, не
о новом герое нашего времени, а о любви... Гитлера.
- Как о любви? - опешил я. Мне ненавистен был Гитлер.
- Да, о любви. К англичанке одной. И о враче Гитлера. Он его, мы ведь
этого не знали, травил с помощью американской разведки.
- Погоди-погоди, - вступил в разговор Саша. - Откуда ты все это взял?
- Взял.
И стал нехотя, под напором Саши, пояснять, как однажды, в Китае, они
захватили богатый квартал. Коля с дружками потом сидел в обороне. Это был
русский дом. И там он нашел какие-то печатные материалы обо всем этом.
Теперь, когда служба такая тянучая и липучая ("все тянется - как горькая
нужда, а лепят тебе, только пикни, всякую взыскательность, я и пишу").
На генеральской конюшне, дней десять спустя, Коля читал нам свою
повесть о любви Гитлера, о его враче. А через неделю он утонул в Аму-Дарье
(так все вышло неожиданно - после учений под Чарджоу ребята поехали на
студебеккере купаться, машина упала с кручи, только трое выплыли. Коля был
в кабине: потом водолазы оттуда его извлекли). Через неделю - выпало вроде
росчерком судьбы, почему должны были остаться мне листики, вобравшие
повесть погибшего друга, - генерала Кудрявцева перевели в Польшу военным
атташе.
Повесть путешествовала потом за мной. Она меня не волновала. Как-то я
копался в хорошем архиве. Я был, наверное, упорен в поисках, и это
архивным работникам всегда нравится. Одна их них сказала:
- Вот я вам преподнесу подарочек - ахнете!
И милая женщина принесла мне документы о... любви Гитлера к
англичанке и о враче М



Содержание раздела